- Мистер Фрэнк Митчелл Терри, тридцать первое декабря шестьдесят пятого года, Колумбия, штат Мэриленд. Предположительно острая сердечная недостаточность, ишемическая болезнь. Мужчина, если тебе это интересно. Права эс двести триста восемнадцать шестьсот пятьдесят девять четыреста тридцать три. До двадцать шестого мая двадцать второго года, между прочим. Водит рено зое две тысячи пятого года. Водил, в смысле.
- Блядь, сколько цифр.
- Погоди, еще немного: номер социального страхования. Двести восемнадцать, шестьдесят четыре...
Брук нагибается над мистером Фрэнком Митчеллом Терри, дергает край казенного медицинского брезента и с любопытством вглядывается в его лицо. Лицо как лицо. Ну, немного мертвое, но это соответствует случаю. - Привет, дружище, - миролюбиво здоровается он. Протягивает ладонь и аккуратно прикрывает мистеру Фрэнки Митчеллу Терри сначала один глаз, потом второй. - Поедем покатаемся, красавчик. Ебать он огромный, Николас, - он оборачивается к Нику и сконфуженно чешет нос. - Почему в мою смену никогда не умирают дистрофики?
- Потому что все дистрофики живут в Нью-Йорке, - Ник оправляет брезент и выпрямляется с мрачным вздохом. Тяжелые сутки. Буквально - тяжелые. Неподъемные, блядь. Двое одиноких диабетиков с разных концов округа, здоровенный бодибилдер - ебаная гора цельнометаллических мышц, перебравшая с химией. Утопленник с юга Лейк Шора, за три дня в горячей воде разбухший и расползшийся до состояния рисового пудинга. С каждым часом вероятность того, что следующим трупом на вызове окажется он сам, растет буквально в геометрической прогрессии. Ну зато Николасу не придется нести его в машину. Потому что он натурально придет в нее сам. Придет и отбросит коньки прямо на водительском сидении. От радикулита, скажем. От острой ревматической лихорадки. От люмбаго. Или у него просто сам по себе где-нибудь посередине треснет хребет, хуй его знает. - Давай быстрее, он скоро завоняет. Жарко.
Жарко. Феноменальные двадцать февральских градусов в Мэриленде - это ебаные невыносимые тридцать пять в Канаде. У них реально до хуя цифр. Вообще везде. Он до сих пор недоверчиво поднимает брови, услышав по радио про хорошую погоду и семьдесят градусов выше нуля.
В севен элевен, впрочем, работает кондиционер. Но это ни хуя никого не спасет. Первым делом по пизде пойдет выпечка, естественно. Придется выкинуть на хуй всю партию, потому что дохлятина - это вообще не очень аппетитно. Надо предупредить мальчика за стойкой. Или девочку. Или мальчика. С вероятностью в пятьдесят один процент - все-таки мальчика. Ну, наверное. Он по-любому вегетарианец, этот кассир. Брук с тоской оглядывает торговые ряды, предусмотрительно, как старый дед, укладывает ладонь на поясницу и поднимается. Он успел позавтракать, кажется, вчера. Утром. Отхватил кусок от тоста Уоллис. На обед был рисовый пудинг из бухты Лонг. Вместо обеда, в смысле. Не то чтобы он жрал трупы. Гастрономическое разнообразие севен элевен привлекательно и тошнотворно одновременно. Пока что. Через полчаса из мистера Фрэнка Митчелла Терри потечет, и чувство голода испарится само собой, как будто здесь творится какая-то ебаная магия вуду. Вообще труп посреди магазина имеет поразительное свойство отпугивать клиентуру. Это все американское ханжество. И американская же сытость. Ебучее информационное пресыщение, от которого они пухнут, как на дрожжах. Если бы труп лежал посреди севен элевен где-нибудь, скажем, в Брентвуде, на него пришел бы попялиться весь район. Они бы за пару часов сделали месячную кассу на одном только готовом попкорне. Ну, или вроде того. Прикольно же посмотреть, кто умудрился откинуться посреди севен элевен в Брентвуде. Какая, блядь, нелепая, бесславная, бестолковая смерть. Это тебе не пуля в брюхе на пороге собственного дома. Даже в газетах не напишут. И Джордж Страумбаулопулос в вечерний прайм не расскажет. Он нехотя плетется до фургона, пролезает под лентой оцепления, оставленной заботливыми парамедиками, из-под пинка выносит хлипкую заднюю дверь, выкатывает пандус и лезет внутрь за носилками. Хорошо, что мистер Фрэнк Митчелл Терри имел совесть дать дуба в одиночестве, а не во время, скажем, ебаной семейной поездки за город. Ему нравится эта работа, но скоропостижно двинувшиеся колпаком родственники!
  - это хлеще, чем поясничный прострел. Позавчера ему прилетело по ебалу, например. За неаккуратность. Ну, вроде как. Он должен был эту тушу нести на руках, вероятно, как, блядь, невесту к алтарю, но оказался достаточно бестактен и взял сраные носилки. Потом чуть не прилетело Николасу. Николас грозился вызвать полицию. Брук поразмышлял и понял, что из этого двора вариантов побега примерно семь, но один из них настолько кощунственен, что его будут пиздить ногами. До полиции, впрочем, дело не дошло. И здесь не дошло. Хорошо, что мистер Фрэнк Митчелл Терри имел совесть дать дуба естественным образом. Без, то есть, видимого криминала. Это как-то так житейски приятно, как обнаружить, что автомат по продаже газировки случайно дал сдачи на пару центов больше. Или как не присесть на двадцать пять лет за убийство первой степени. Вроде того.
Они грузят мистера Фрэнка Митчелла Терри на носилки сообща, в пару рывков. Удивительно ладно. Мистер Фрэнк Митчелл Терри, впрочем, умудрился окочуриться прямо у кассы, так что тащить его до выхода прилично. Они берутся за носилки - Николас спереди, Брук сзади. Раздается стремный треск. Мистер Фрэнк Митчелл Терри с неприятным звуком возвращается на свое законное место. Брук запрокидывает голову и издает очень горестный стон. - Ебаный в рот, Николас, - это уже третья пара носилок за сутки. Какая-то косячная некачественно прошитая партия пришла в последнюю инвентаризацию, охуенно кстати совпавшую с бумом гиперстенических смертей. - Я, блядь, не понесу его на руках. Я опять провоняю так, что Уоллис меня заблюет.
- Неси еще одни, - Ник в позе мыслителя из магазина все по доллар сосредоточенно изучает мистера Фрэнка Митчелла Терри на предмет, вероятно, ручек, за которые его можно поднять. Как, блядь, сумку. Или вроде того. - Там должны быть одни покрепче.
- Одни покрепче ты с утра забрал на дезинфекцию, - сообщает Брук, привалившись спиной к холодильнику. Ебануться логистика. Камерная одноактовка: как пара хуевых носилок может парализовать работу одного конкретно взятого морга и одного конкретно взятого магазина на заправке. Он поднимает лицо к мальчику за кассой, сконфуженно чешет ебало. - У вас нет в продаже носилок?
Севен элевен не продает носилки. Это хуево, конечно. Уолмарт продает ружья, а севен элевен не продает носилки. Паноптикум какой-то. Это не страна, а ебаный парк развлечений. - Я съезжу за носилками, - снисходит наконец Ник, симметрично почесав бородатое ебало. - Возьму у городского в Балтиморе. Посидишь здесь? Обложите его льдом, я не знаю. Освободите холодильник, - он кивает в сторону Брука. - Или поставьте над ним вентилятор. Накройте тряпками. Присыпьте солью. Нет, солью лучше не надо. Хотя можно и солью. За час не завоняет.
О'кей. О'кей, лед, холодильник, вентилятор, тряпки, соль. Заебись. Замечательно. - Полежи пока, - Брук снова опускается перед мистером Фрэнком Митчеллом Терри на корточки и любовно треплет его по затылку. Оборачивается к кассиру. - Эй, мистер Стардаст. Классная прическа. Пробей мне оранжевые американ спирит, о'кей? Тут можно курить? И ищи лед. И соль. Ну, ты сам слышал. Ты не боишься трупов? Если боишься, можешь посидеть в подсобке. Но он мирный. Он водил, блядь, рено зое. Совершенно безобидный парень, Фрэнк Митчелл Терри. Так можно курить или нет?

Нет, ну а если вдуматься: откинуться посреди маркета - это нихуевый такой гимн консьюмеризму. Или частной психиатрии. Все толстые люди - это Бенджи Брук. Все мертвые люди - это Питер Брук. Ебаные парадоксы. Гимн гормональным препаратам или херовой генетике. Ну, и всякому такому. Он мог бы быть на его месте, Брук. В смысле, жирным. У таблеток, которые прописала ему Портер, есть такой побочный эффект. В смысле, смерть. - Спасибо, дружище, - Брук потрошит карманы куртки и ссыпает на кассу пригоршню мелочи. Покопавшись еще, выуживает откуда-то пару мятых купюр. - Это за сигареты. И за лед. И соль, и все такое. Потом рассчитаешь, о'кей? У тебя и так сегодня дохуя проблем.
Перед тем, как уехать из Канады, он работал в калгарском Нестерсе. Мясником. Единственное место, куда его взяли с судимостью. Спина, к слову, болела абсолютно так же, но если бы у него перед кассой кто-то двинул коней, он бы и с профессиональным радикулитом разрулил эту ситуацию куда быстрее. В конце концов, там есть здоровенная морозильная камера - во время перекура вмещает четверых продавцов. В конце концов, у него был секач. И топор. Ну, и всякое такое. Это в крайнем случае, конечно. Если во время поисков носилок внезапно начнется Апокалипсис или очередная ебаная снежная буря, что, в принципе, в конце ноября в Канаде значит одно и то же. Или его можно было бы просто прикопать в ебучий сугроб. Или доволочь до Плазы и бросить на площади. Просто так, ради смеха, чтобы занять наконец канадскую конную, которая в последние годы вконец охуела в своем слюнотечении от предельного безделия. В итоге, конечно, в каком-то роде он так и сделал - вместо Плазы, правда, выбрал, естественно, Арбор Лейк, а вместо канадского Фрэнка Митчелла Терри - мать его жены. У таблеток, которые прописал ему Минкс, есть такой побочный эффект. В смысле, смерть. В смысле, чужая. Если вдуматься, откинуться посреди Арбор Лейка - это нихуевый такой гимн консьюмеризму, частной психиатрии, толстым людям, мертвым людям, гормональным препаратам, херовой генетике, подогревателям для тарелок, лазерной шлифовке шрамов, оставшихся после экстренного кесарева сечения, ебаной грязи, ебаной крови, освежителям воздуха с запахом трижды ебаного можжевельника, коррекционным центрам провинции Манитоба, личным дневникам, которые демонстративно выкладываются на стол в конце дня с тем, чтобы быть прочтенными каждым членом семьи по очереди. Стардаст прав: умирать в публичных местах - это неприлично. Будь то площадь у Плазы, Арбор Лейк или ебучий севен элевен. Это вообще ебаное позорище. Жить столько продуктивных лет, чтобы запомниться людям старым и мертвым. Холодным, вонючим и засыпанным солью. И тошнотворным. Вызывающим, в смысле, вполне ощутимое желание сб!
левать к себе под прилавок, судя по цвету лица кассира. Брук пялится на него с некоторым сочувствием. С некоторым любопытством. Он потерял способность впечатляться еще в начале месяца, после мозгового герпеса. Или того дома с тараканами. Блядь, не важно, какого дома с тараканами, но это было реально мерзко. Куда хуже, чем его любимая история про то, как он врезался в бак с жиром на мясокомбинате. И куда хуже, чем вторая его любимая история про то, как его дружочек Тони на день Канады заблевал какую-то бабку. Кассиру лучше не блевать. Тут и так скоро нормально завоняет. Будет как в той серии Гриффинов про блевотного коня. Гомерически смешная хуйня. И, что характерно, гиперреалистическая. В смысле, обладающая удивительным жизнеподобием. Или как в книжке Селина. Глава про качку. Брук издает себе под нос какой-то идиотский некуртуазный смешок и принимается выгружать лед из холодильника. Четыре с половиной фунта замороженной воды за два бакса, к слову, - ебаная квинтессенция Соединенных Штатов Америки. Всего их абсурда и всей их ебанистической демократической распальцовки. Мало того что они торгуют ебаной замороженной водой, что само по себе абсурдно - в Канаде замороженная вода натурально везде, и она, блядь, абсолютно бесплатна, потому что падает с неба, - еще и эти ебанутые меры. Четыре с половиной фунта - на вес около двух килограммов. Весь земной шар считает нормально, только Британская Колумбия и Америка выебываются, как не в себя. Он мог бы надробить льда во внутреннем дворе в Брентвуде, разгрузить его по пакетам и стать в Сиэтле ебаным миллионером. Элис Льюис была бы охуенно довольна - она из тех людей, которые покупают куски озер. Наверняка после ее смерти папаша Льюис выкупил для нее какое-нибудь, ну, блядь, облако. Или, хуй его знает, звезду. В знак бесконечной любви, звериной преданности и благодарности перед их англиканским богом за то, что он прибрал к себе ее жену сравнительно молодой. Сравнительно. Исключительно, блядь, сравнительно. С их соседкой, например, у которой пудель. Или, хуй знает, !
с его пра!
бабкой. Брука, в смысле, не пуделя. Пуделя, впрочем, тоже. - Слушай, ты мог бы мне... ну ебать тебя налево, - кассир проносится мимо скоропостижно, как падающая звезда. Брук со всей приложной досадой чешет щеку. Рука охуенно холодная.
О'кей. Ладно. О'кей, пускай. Он по периметру обкладывает Фрэнка Митчелла Терри льдом. Любовно, как поправлял бы на Харпер одеяло, скажем. Позорище, не позорище - это же не его вина, что у него внезапно отказало сердце. Это вина консьюмеризма. Частной психиатрии. Ну и всего этого барахла далее по списку. Оглядывается в поисках соли. У него еще никогда не было нужды в том, чтобы мариновать покойников, он в этом деле как бы новичок. Смысл в том, чтобы он перестал разлагаться или в том, чтобы его бренный дух по американской традиции не начал терроризировать отдельно взятый маркет, интересно. Может быть, этим можно убить сразу двух... блядь... Фрэнков Митчеллов Терри. Материально и метафизического. Хуй его пойми. Он неторопливо обходит полки, спихивает в охапку соль, бутылку апельсинового сока. Запускает руку за кассу и выуживает из-за стойки жвачку с ментолом, громоздит все это к себе на колени и ссыпает на прилавок еще немного мелочи. Одергивает покрывало. - Прости, старина, - порядочно скривив ебало, Брук насыпает горсть соли и прицельно швыряет ее куда-то в сторону Фрэнка Митчелла Терри. Как у Пита на похоронах. Такая маленькая репетиция. Номинально они друзья, разумеется. Кассир и Фрэнк Митчелл Терри. Номинально он приглашен. Номинально его можно здесь и прикопать. На заднем дворе. Такая фишка заведения - севен элевен с домовым кладбищем. Охуенно. Он отряхивает руки, снова загребает всю свою хуйню обратно подмышку и вываливается наружу через дружелюбно раздвигающиеся двери. Кассир в припадке блевотной меланхолии по-босяцки сидит прямо на поребрике. Он садится рядом. Зубами дергает этикетку на сигаретах, вытряхивает одну себе в рот. - У моей жены был охуенный токсикоз, - невнятно сообщает он, пытаясь прикурить у своего левого плеча. - На свадьбе она чуть не заблевала священника, прикинь? Помогает кислое. И мятное. Попробуй. Не ссы, я положил там деньги, ты не банкрот. Он не будет вонять, с ним все нормально, он приличный человек... - прищурившись, он пялится на бирку у кассира на груди. - Стэнли. Потом пр!
оветришь, и все. Ну, пару раз. Желательно еще пол помыть, ну, с хлоркой или вроде того. И вызвать какую-нибудь бригаду, типа дезинфекции. Ты местный? Скажи, куда здесь можно сходить, ну, развлечься? Выпить, с людьми познакомиться. Желательно, блядь, с живыми. Я как бы не в претензии, но я люблю, знаешь, попиздеть за жизнь, а они особо разговоров не поддерживают.

Как развлекается мистер Труповоз?
Ой, да хуй его знает. Как придется.
Иногда на инвентаризации - это называется как-то по-другому, менее цинично, но он забыл сразу же, как только Николас сказал, просто слово реально длинное, - они играют в слова. С поправкой на специфику. Кто назовет больше причин смерти на букву "а", скажем. А, Ампутация травматическая. А, ангина - он всегда знал, что эта дрянь смертельна. А, Аппендицит. А, астма бронхиальная. А, асфиксия. А... а... Абстинентный синдром. Бесспорно. А, Абсент, Аперол, Абсолют, Арманьяк, Амонтильядо. И последующее замуровывание. Хорошо, что к ним не поступают криминальные трупы. Реально от этого как-то легче на душе.
После работы он шляется с Уоллис по лесу. После того, как качественно проспится. Еще, блядь, ну, крыша все еще подтекает. Безо всякого, в смысле - натурально крыша, натурально течет. Ну вот, он занят крышей. И всякой другой хуйней. Ебучей сантехникой, ебучей электрикой. Тоже весьма познавательно. Недавно его так ебнуло током, что на одной руке волосы до сих пор стоят дыбом. Охуенно. Э, Электротравма.
Ебаная взрослая жизнь. Не так-то просто развлекаться, когда любой выход в город грозит перспективой присесть на двадцать пять строгого. В основном он сидит дома. До отъезда он сидел дома дольше четырех часов, ну, в общей сложности раза три. С шестнадцати лет и до свадьбы ночевал у родителей раз десять, наверное. Как-то всегда находилось что-то поинтереснее. Женщины, мужчины, американцы, приехавшие с благотворительной миссией в зассанное канадское захолустье. Леса, озера, карьер. Все, что горит и все, что может гореть в перспективе (то есть, вообще натурально все. Ну, например, цемент вроде как гореть не может, но если его качественно поджечь - то хуй его знает, что там будет дальше. Не то чтобы он пил цемент. О, Отравление острое). Бывало, он сваливал в куда-нибудь в соседнюю провинцию. Или еще куда-нибудь. По барам или в тюрьму, например - тоже заебись развлечение. Он заметно мрачнеет. Потирает лицо. - Брук. Алекс, - он подает Стардасту руку. С любопытством пялится на лак на ногтях. - Прикольно, как у девчонок. Литературный клуб - это пиздато, - надо рассказать Харпер. О ее развлечениях ему остается только догадываться. Как это все происходит в хороших чистеньких семьях. Гольф, пикники, совместные игры в монополию или еще какую-нибудь изрядно капиталистическую чепуху. Конкурсы на знание уголовного кодекса Канады. Как у евреев на бар-мицве. Чем дольше читаешь наизусть, тем меньше крайней плоти. Он недолго размышляет, не еврей ли Стардаст. Наверное, нет. Можно ли евреям красить ногти? Блядь, ну он же не ортодокс. У него нет бороды и все такое. Какая разница. Он не ортодокс, от него слегка пахнет кондиционером для белья. И травой. Ортодоксы, говорят, не моются. Д, Дизентерия. Б, Баланопостит. Бббблядь. Ебаный рот. Да ну на хуй. Не только по субботам, вообще никогда. Это пиздеж скорее всего, но спросить не у кого. У Харпер, разве что. Она вообще все знает и про ортодоксов, и про субботы, и про гигиену. И про ногти. Стардаст явно приличный человек. Умыт, накрашен. Даже слегка сверх меры, но это реально прико!
льно. Как в Квебеке. Там люди ходят с железом в лице. Натурально. Он однажды видел там типа с татуировкой на лбу. И одну бабу, у которой на лысине был выбит здоровенный мерзотный зеленый дракон. И еще он спал с бабой, в Альберте, правда, которая была вообще вся татуированная, прямо, ну, внатуре вся. От шеи до пяток. Он просто охуел с ней спать. Очень энергозатратно. Постоянно отвлекаешься на всякую хуйню. Почитать, там, посмотреть. Прелюдия превращается в виртуальную прогулку по ебаной картинной галерее. Она его отшила в конце концов, кстати. Заебалась. Буквально. Утомилась еще до того, как он приступил к сколько-нибудь активным действиям.
Ладно. Харпер. Литературный клуб ей понравится, наверное. Ну, должен. Что еще делать с филологическим образованием, когда у тебя есть диплом, которого как бы и нет. - Я... блядь, ну... по-разному. Девочек у меня хватает, если честно... я не выебываюсь, я просто, ну, - он красноречиво делает ладонью, демонстрируя кольцо. - Как получится. Я никого здесь не знаю. У вас тут вообще все торчки что ли? Четыре передоза за неделю. Не налегай на опиаты, ладно? Это мой тебе дружеский совет. А то будешь валяться на своем рейве, как ебаный мистер Фрэнк Митчелл Терри.
Хуй его знает, кому может прийти в голову накидаться на рейв опиатами. Ну, блядь, люди разные бывают, всякие сраные извращенцы. Стэнли Стардаста их носилки выдержат даже в тройном экземпляре. А, Анорексия нервная. И, Истощение физическое. О, Овердоз. Обыкновенный. Он трамбует окурок в скат под поребриком и подпирает лицо в крайне флегматической манере. Пожимает плечами, прищурившись, пялится в верхушки деревьев на обочине. Он бы на месте Стэнли Стардаста вырубил на хуй свет во всем магазине. Заебешься потом объяснять этим мотылькам, что ни пива, ни бензина они сегодня не получат. - Ладно, забей. Хуй с ним. Спасибо за рекомендации, старина. Может, увидимся как-нибудь у Тодда за парой ссаного пива. Надеюсь, обойдется без ебаных трупов. Ты учишься в колледже? Я хуй его знает, чем еще здесь можно заняться, если честно. Без обид.

Дело не в том, что ты мог бы оказать на его месте, Стэнли Стардаст: дело в том, что на его месте мог бы оказаться кто угодно другой. И еще пятьдесят четыре страницы хуевым почерком из собрания житейской мудрости, нажитой за двадцать шесть с незначительным хуем лет. Вообще без базару. Всегда рад. Стардаст - это, естественно, потому что у него в голове звездная пыль. И всякая другая пыль в объемах необходимых для того, чтобы простоять ночь за кассой. В смысле, аллергия тоже значительно бодрит. Чихание и все такое. У него никогда в жизни не было ни на что аллергий, потому что ему в детстве разрешали жрать песок. И пыль с ним тоже, наверное. И остальное говно из того, что может находиться на улицах города Калгари в период с ноября до октября. Круглогодично. Реактивы там, грязь, битое стекло. Поэтому он вырос с пуленепробиваемым, как бронежилет, желудком. И страстью до употребления перорально тех вещей, которые употреблять перорально не стоит. Он потирает большим пальцем край рта, в великой задумчивости уставившись в бензоколонку. Однажды Николас вскрыл какую-то бабу и нашел у нее в желудке два килограмма ее же волос, сбитые в плотный такой комок. Размером со здоровенное авокадо. Ну просто реально здоровенное авокадо. Она была нервная, он прочел потом у нее в карте. Очень нервная. Настолько, что в стрессовых ситуациях жрала собственные волосы. Он пожал плечами: что только, бывает, люди не жрут. Пончики в Тим Хортонс, например. Пакеты с кокаином. Кошачий корм, к вопросу о зассаных пультах. Энциклопедии о французской революции - он видел в каком-то кино. Других людей тоже жрут, бывает. Ну и всякое. Собственных детей, как в древнегреческих мифах. И чужих тоже. Он воровал из сада Браунов лилии и украдкой обкусывал бутоны. Из-за ощущения почти физически непереносимой нежности на языке. Как женские гениталии или что-нибудь такое. Внутренности ртов. Прикрытые веки, с которых только что смыли косметику. Может быть, когда его вскроют, в нем обнаружится уже изрядно подтухший лилийный сад. Может быть, лилийный сад обнар!
ужится в Харпер Брук. Дело не в том, что ты мог бы оказаться на его месте - дело в том, что на его месте мог бы оказаться кто угодно другой. Из числа тех, что носят в себе килограммы свежих вишен. Модернистскую поэзию. Бинты вперемешку с кружевами. Гайки и болты в заправке из машинного масла. Пухлые от номеров телефонов записные книжки. С полторы сотни килограммов потребленного за двадцать лет паксила - в последнее время он начал часто ловить себя на мысли о том, что если Бенджамина аккуратно проколоть, ну, скажем, ночью, и сцедить ненужный лекарственный остаток, он сбросит примерно две трети своего необъемного веса. Можно проверить на мистере Фрэнке Митчелле Терри. Если, конечно, он токсикоман, а не просто жирный от неумеренности человек. Не бедняга, измученный гормонами. Впрочем, может, удастся выдоить из него и гормонов. Ведра два. Никто не заметит разницы - в этом севен элевен гормонов и так дохуя. Ебаное буйство. Он издает вполне искренний смешок. То ли в такт собственным мыслям, то ли его действительно развеселил рассказ про кучу тотемных котов. Они все объединяются в группы. Рейвы, клубы, кладбища. Возможно, мистер Фрэнк Митчелл Терри был единственным в Америке человеком, который ходил за покупками в одиночестве. Что у него внутри. Ну, реально. В чем загадка охуенно богатого внутреннего мира. Стардаст - дохуя современный молодой человек. Если он повернется в профиль, то станет толщиной примерно с его ногу. Брука, в смысле, ногу. Вероятно, весь свой охуенно богатый внутренний мир он хранит архивированным. Для компактности. Ну, как это делается. Через компьютеры, например, или типа вроде как конспект. Промышленный пресс по типу того, которым орудуют на автомобильных свалках. Ты берешь все свои непревзойденно двадцатилетние проблемы, всех кошек и котов, удельно заливаешь сверху ссаным пивом. Ссышь туда сам, потому что не дай сука бог кто подумает, что ты успел ко всему этому прикипеть. Необходимо избавиться от сентиментального чувства. Срочно. Далее - по предпочтениям. Кто-то предпочитает трамбовать!
, кто-то !
предпочитает топить. Кто-то предпочитает сжигать. Он приподнимает брови. - Ты никогда не устраивал поджогов? Эта хуйня реально просит о том, чтобы кто-нибудь плеснул в нее бензином. Эти твои лапки с фрискисами. Как ты до сих пор держишься. Я бы и сесть за такой подвиг не зассал, - он резво поднимается на ноги и принимается покачиваться из стороны в сторону. Ужасно остоебенило сидеть на одном месте. Он сидит весь ебаный день в машине, потом сидит, пока Николас занимается бумагами, сидит в морге, потом приезжает домой и сидит за столом. Как в ебаной начальной школе. Невозможная хуйня. Он не учится, он уже умеет. Он дал системе школьного образования за щеку сам. Заебало. - У меня нет ни хуя никакой яхты, я же не дебил. У меня был мотоцикл. Я его разбил, - он делает максимально незаинтересованное лицо. Как будто это происходит с ним каждый день. Он разбил мотоцикл полгода назад. Потом его жена потратила целое ебаное состояние на то, чтобы его починить. А потом он его сжег. Где-то возле Ванкувера. Как лапки и фрискисов. Огонь - ебаный великий уравнитель. Это несправедливо. По меньшей мере. - Да всегда есть чем заняться, когда ты местный. Тем более что ваши копы стреляют только по цветным ребятам, так что ты в безопасности. Я из Канады. Наши копы ездят на ебаных лошадях. Там было скучно, но все равно охуенно. У нас нет моря, только озера. Море дальше, с другой стороны. У вас тоже есть озера, реки, всякие овраги, блядь, карьеры. Организуй секту. Стреляй по банкам. Охуенно. Я в душе не ебу, куда он поехал, может быть, он нас наебал и уже стоит в очереди где-нибудь на границе с Мексикой. Я надеюсь, Фрэнк Митчелл Терри не сильно раскиснет, потому что, блядь, ну, - Брук склоняет голову к плечу, привстает на цыпочки и пялится сквозь витрину в зал. От виртуозной смены темы у него моментом аж шумит в ушах. - Я только сейчас понял, что он документы тоже увез, поэтому надо будет опять вызывать копов, медиков и все такое. Если ты поможешь мне донести его до выхода, то мы можем прикопать его где-нибудь в лесу. Ну, через !
полчаса. !
Через час, ладно. Если Ник не приедет. Я буду копать, ты можешь просто в стороне постоять. Как друг погибшего. Или типа положить его в лодку, облить бензином и поджечь, если вы тут все типа викинги дохуя. Но тогда тебе придется грести. А потом плыть обратно. Как думаешь, он хотел бы, чтобы его кремировали, или чтобы закопали?